Шрёдингер писал, что для разума не существует до и после, а существует только сейчас, в котором есть воспоминания и ожидания.
Думаю, взросление превращается в старение, когда количество воспоминаний начинает перевешивать количество ожиданий. Для мышления первого порядка характерно носиться со своей я-концепцией, связывая свою жизнь только с жизнью т.н. самости. На жёлтой стадии самость становится прозрачной, что позволяет людям строить планы и размещать ожидания за пределами своей жизни. Но не о том, что будет с ним «на том свете», а о том, как на этом свете будут продолжать раскрываться смыслы, которым он дал жизнь. Человек смертен, но смыслы, родившиеся и окрепшие с его помощью, могут жить очень долго. Вполне вероятно, что рядом с нами и внутри нас уже живут смыслы, которые не умрут никогда.
Разумно отождествлять себя не только с биологической жизнью, но в большей степени с потоком смыслов, родившихся с вашей помощью. Я давно произношу эту фразу — наши жизни бессмысленны, если наши смыслы безжизненны. Размещая ожидания за рубежом смерти, вы не делаете своё тело бессмертным — зачем стремиться к иллюзорным целям? Но, строя планы для бессмертных смыслов, проводником которых вы стали, вы наполняете энергией свою жизнь до самого её последнего дня.
А чтобы разобраться со смертью окончательно, можно задуматься о том, кто, собственно умирает. Это предстоит тому, кто рождался и жил. Мне принадлежит телефон, на котором я пишу этот текст, стало быть я не являюсь ни этим телефоном, ни этим текстом, это очевидно. Моя память обо всех событиях жизни потому и зовётся моей, она принадлежит мне, поскольку я не являюсь своей памятью. Я не являюсь даже своими ожиданиями. Я не являюсь ничем, ни одним из объектов, физических или ментальных, которые способен свидетельствовать, осознать, ощутить, осмыслить. Я — предельный субъект всего этого, любое суждение обо мне нельзя рассматривать всерьёз, потому что я могу наблюдать это суждение, а значит, я им не являюсь. Даже сознание не принадлежит мне — скорее всё, что я считал собой, растворено в том, что можно было бы назвать сознанием, если бы это слово снова не пыталось узурпировать, зафиксировать, овладеть мной, что немыслимо. Любые попытки придать свойства подлинной, предельной, сутевой субъектности стекают с меня «как с гуся вода». В том числе и рождение, и смерть.
