Поймали раз звери сказочника и давай его судить за то, что небылицы он сочиняет про них, будто про людей. Ругаются, лапами машут, говорят — мы разве люди тебе? Разве злые мы, хитрые, трусливые али жадные? Мы про такие дела и знать не знаем! Все у нас сплошь добрые, умные, красивые и весёлые. Трудиться любим, друг с другом не ссоримся, а если съедим кого, так не со зла это, а один только сплошной естественный отбор.
Сказочник брыкается, вопит, глаза таращит, думает — спит он, проснуться хочет, но никак не выходит у него проснуться. Тащат звери его на поляну, а там три судьи сидят, решают, какую расправу над сказочником учинить. Выбрали звери судьями самых злых страдальцев от выдумок людских — чёрную кошку, белую ворону и розового слона. Не уйти теперь сказочнику с поляны без страшного приговора да без расплаты!
Зовут первого свидетеля — лису. Лиса плачет, хвостом слёзы утирает и говорит, что оклеветали её в сказках, будто курочек любит она. Достаёт лиса документ официальный, а в нём написано: «Среди пищи, которую употребляет лисица, выявлено больше четырёхсот видов одних только животных, не считая нескольких десятков видов растений».
Один судья, ворона белая, спрашивает лису: «Ну а с хитростью у тебя как? Может не зря про тебя сказывают, что хитрая ты? Лестью, ласкою пользуешься себе на пользу, другим во вред?» Лиса аж рот раскрыла от удивления: «Что ты, что ты, дорогой судья! Какая польза, какой вред? Это ж разве хитрость! Инстинкт у меня такой, не могу с ним поделать ничего!»
Отпустили лису, вызывают следующего свидетеля — зайца. Заяц прыг-скок, на середину поляны прискакал, и давай гневаться. Лапками на сказочника указывает и говорит, что, мол, зря про него сказывают, будто трусливый он. «Не имеешь такого права», — негодует заяц, — «на меня мерила свои накладывать! Что сидишь, дрожишь? Сам трусости своей не хочешь замечать, а зайца выписывать трусливым тебе не зазорно! А про уши и вовсе говорить не смей! На свои-то посмотри сначала!»
Тут судья, кошка чёрная, спрашивает зайца: «А следы свои разве ты не путаешь, когда от хищника убегаешь? Может быть всё-таки есть в тебе страх? Уходит душа в пятки-то?» Отказывается заяц, замотал головой, да так сильно, что уши его по морде хлестать стали. «Никак нет во мне ни страха, ни души, ни пяток — всё это слова человечьи мне чуждые», — говорит Заяц, — «А есть во мне только один инстинкт, все вопросы к нему!»
Отпустили зайца, вызывают следующего свидетеля — волка. Выходит волк медленно, чинно на поляну и заводит такую речь: «Обвиняю сказочника в глупости и бестолковости! Не может волк быть жестоким, нет во мне зла никакого. Заяц правильно сказал — каков человек, таковы и речи его. Пусть сказочник сам побегает по лесу пару недель натощак, поглядим, что от его благочестия останется! Небось, рад будет мелкого зверёныша словить, зажарить, да съесть!».
Тут судья, розовый слон, спрашивает волка: «А рычишь ты по что? Клыки показываешь, когти выпускаешь. Может, напугать хочешь, жертву свою до беспамятства довести?» Волк подбоченился и отвечает: «А хоть бы и так, что с того? Никакой жестокости в том нет, одна сплошная потребность скорее голод утолить». Судья не унимается: «А вот ещё кличут тебя санитаром леса, что ты на этот счёт скажешь?» Задумался волк, а потом сказал так: «Не знаю я никаких санитаров среди волков. Ловим тех, кто попадается быстрее. Одно могу сказать — инстинкт во мне волчий всему причиной».
Отпустили волка. Много зверей хотят слово держать, всем есть чем упрекнуть сказочника. Но заканчивают судьи допрос свидетелей и дают оправдательное слово обвиняемому. Мало по малу успокоился сказочник, вышел на середину поляны и говорит: «Я, конечно, всё понимаю, уважаемые звери. Инстинкт — дело святое, сознательному управлению не подлежит. Такова сущность ваша звериная — слушаться природы своей. Ну а как мне, человеку, природы своей избежать? Не могу я перестать думать и чувствовать по-человечьи — всякую вещь должен я душой наделить, словом назвать, характером наградить. Во что же я превращусь, перестань я думать вовсе? Значит и у меня есть инстинкт — всех по себе мерить!»
Спрашивают судьи человека: «А что ты тогда ценить и уважать можешь, кроме самого себя? Какая в тебе польза природе, если ты её за самим собой различить не можешь? Ладно мы, звери, этого не понимаем, не знаем мы, как со своим инстинктом справиться. Но ты-то ведь можешь хоть на минуту остановиться и оглянуться вокруг, чтоб ничего не придумывать про то, что видишь! Ну какой же ты Царь природы? Хороший царь сам живёт во дворце, и подданных своих почитает, жить даёт как им хочется. Ты же на каждое дерево норовишь свой портрет повесить! Смотришь на лес, а видишь одного себя, любуешься, какой ты красавец. Разве можешь ты в мире жить с природой, когда ты про неё только сказки и можешь сочинять, а потом верить в них! Как можем мы, звери, помочь тебе Царём стать, коли ты царства своего не принимаешь? Мы ведь даже и разговаривать-то не умеем, это опять ты всё сам про нас придумал!»
«Что-то тут не то…» — подумал сказочник и проснулся. И тут же опять заснул, но через мгновение снова проснулся. Ему показалось, будто он что-то понял такое важное во сне. «Надо сочинить об этом сказку!» — решил сказочник, взял пустой лист бумаги и написал:
