«Отче наш» — молитва, которая идёт со мной с юности. Я выучил её осознанно. В моём пионерском детстве молитв не было. Сегодня, откликаясь на движение души побыть в тишине, мне иногда хочется медитировать, а иногда — именно молиться. Хочется обратиться древними словами к предчувствию предельного величия одухотворённой жизни, которое мы зовём Богом.
Молиться имеет смысл не наспех, не скороговоркой, позволяя каждому слову молитвы раскрыться, проникнуть, прорасти, углубиться в сознании. «Отче наш» я повторяю, чтобы присоединить свои простые и непростые минуты к общей целостности, подвязать личное время в общее полотно жизни. Я не являюсь ни в коей мере ни богословом, ни знатоком Христианства, я не изучал никаким особым образом Святые Писания. Но Евангелие мной не раз прочитано и, хочется думать, принято и прочувствовано.
Возникло желание рассказать о том, как во мне звучит «Отче наш», главная христианская молитва, какими смыслами полнятся в ней для меня её слова. Эти образы и мысли идут от личного неравнодушия, поскольку хочется искать и находить предельную глубину за каждым молитвенным словом. Не претендую на правильность, даже наоборот, уверен, что эта интерпретация чрезмерно вольная и совершенно неканоничная. Поэтому, ни в коей мере не навязываю эти смыслы, делаю это во многом для того, чтобы отрефлексировать, обозначить, чуть уплотнить свои мысли. Подбирая слова этого текста, я жду, что они сделают немного более явственными тонкие душевные состояния, пригласят эту живую душевную материю в мир, подчеркнут величественную красоту в простой обыденности окружающих образов, звуков и ощущений.
Пишу здесь так, как звучит это изнутри, не опасаясь высокопарных слов. Уверен, что вы сможете найти здесь что-то важное для себя. Я не верю, что нечто весьма значимое для одного человека может быть чем-то совсем незначимым для другого. Если я буду предельно честен с собой, есть шанс, что сквозь этот текст проступит то, что всегда было частью вас. За очевидными ограничениями общения при помощи слов нам становятся видны силы, смыслы, ценности, ставшие причиной для них, если сказаны они с душой, сказаны так, как если бы они сами ложились, струились в текст.
Святая молитва состоит из простых несовершенных слов, которые ни одно не буквально, не абсолютно, не зафиксировано в однозначном восприятии. Но вместе, нанизываясь одно на другое, им удаётся сделать заметным, указать на нечто удивительно ясное и светлое, на что-то похожее на прозрачную, тончайшую, но изначально нерушимую алмазную струну. На этой струне держится здесь всё и вся, она уверенно прямо, без никаких поворотов и компромиссов, проходит сквозь то, что я так долго считал собой, и соединяет сознание ничтожно малое с бесконечно великим. И да, эта струна звучит реликтовой музыкой, отголосками певучего Слова, которое когда-то создало пространство и время, чтобы было удобно и уместно нам играть, работать, любить, петь и танцевать здесь.
ОТЧЕ НАШ
Осознание присутствия Бога иногда напоминает мне заботливую родительскую любовь ко всем без исключения людям, делающую нас братьями и сёстрами. Такую любовь дарят отец и мать, которых я не боюсь, от которых не прячусь, дела которых вызывают восторг и благодарность. Это добрые, заботливые люди, к ним стремится моя душа, по их улыбчивым лицам я скучаю. Они создали для меня всё, саму возможность быть здесь, и я обожаю делать что-то вместе с ними.
«Отче» это о мудрой взрослости, это обращение к почтенному возрасту, способному видеть дальше и глубже меня, готовому помочь и направить. Я очень надеюсь, что тут может пригодиться моя помощь, как тогда в детстве я помогал отцу перебирать двигатель нашей машины в гараже. Я был бы очень рад опять помочь ему и готовлюсь с полуслова понять, какой инструмент сейчас нужен, чтобы найти и дать его. Или стать им.
Иногда мне хочется думать о моей жизни, как о живом существе. Вспоминая её события, я представляю себе человеческий образ и часто в нём мне видится облик женщины. И в нём нет для меня ничего материнского, скорее наоборот. Она играет со мной, дурит мне голову, крутит и вертит мной как хочет. Она невероятно красива, остроумна и часто вызывает восхищение своей внутренней мудростью. Иногда я ловлю на себе её восхищённый взгляд, но она тут же отворачивается и прячет от меня свою улыбку. Я знаю, что у неё, кроме меня, никого нет, но иногда меня вяжет в узлы одинокая ревность. Она награждает меня собой, своей искрящейся радостью или тихим присутствием, если я работаю, меняюсь, делаю что-то новое, смелое, красивое, надёжное.
Во многих смыслах первые два слова молитвы становится для меня словами к чему-то не только отцовскому и не только родительскому, но и отцовскому, и родительскому тоже. Это обращение к тому, кто был здесь до меня. И это о том, кем я могу стать для тех, кого приведу в этот мир. Здесь так много любящей ответственности, заботы творца о том, чему ты дал начало. Например, моей заботы о будущем своего сына. Или заботы о связности этого текста. Или моей внимательности к особому состоянию, рождающемуся прямо сейчас под словами этой молитвы.
«Отче» это о мудрой взрослости, это обращение к почтенному возрасту, способному видеть дальше и глубже меня, готовому помочь и направить. Я очень надеюсь, что тут может пригодиться моя помощь, как тогда в детстве я помогал отцу перебирать двигатель нашей машины в гараже. Я был бы очень рад опять помочь ему и готовлюсь с полуслова понять, какой инструмент сейчас нужен, чтобы найти и дать его. Или стать им.
Иногда мне хочется думать о моей жизни, как о живом существе. Вспоминая её события, я представляю себе человеческий образ и часто в нём мне видится облик женщины. И в нём нет для меня ничего материнского, скорее наоборот. Она играет со мной, дурит мне голову, крутит и вертит мной как хочет. Она невероятно красива, остроумна и часто вызывает восхищение своей внутренней мудростью. Иногда я ловлю на себе её восхищённый взгляд, но она тут же отворачивается и прячет от меня свою улыбку. Я знаю, что у неё, кроме меня, никого нет, но иногда меня вяжет в узлы одинокая ревность. Она награждает меня собой, своей искрящейся радостью или тихим присутствием, если я работаю, меняюсь, делаю что-то новое, смелое, красивое, надёжное.
Во многих смыслах первые два слова молитвы становится для меня словами к чему-то не только отцовскому и не только родительскому, но и отцовскому, и родительскому тоже. Это обращение к тому, кто был здесь до меня. И это о том, кем я могу стать для тех, кого приведу в этот мир. Здесь так много любящей ответственности, заботы творца о том, чему ты дал начало. Например, моей заботы о будущем своего сына. Или заботы о связности этого текста. Или моей внимательности к особому состоянию, рождающемуся прямо сейчас под словами этой молитвы.
СУЩИЙ НА НЕБЕСАХ
Вселенная, которая простирается там, где кончается тонкий слой воздуха, эпически огромна. Сложно даже представить себе гигантские пространства, в которых пылинкой подвешена планета, имевшая мужество дать жизни шанс. В аккуратных, деликатных, бережных условиях создана сама возможность нам быть. В далёком космосе — безумно высокие и низкие температуры, адская радиация, жесточайшие излучения, бесконечно давящая или вовсе ничтожная гравитация. Здесь — светлый сад, в котором выдержаны тончайшие настройки, в которых мы можем жить, смотреть в небо и удивляться Вселенной, которая создала нас и поверила в то, что мы не обесценим её дар.
Хранимая уникальным сочетанием законов физики, наша планета четыре миллиарда лет на безопасном расстоянии вращается в пустоте вокруг естественного термоядерного реактора, дающего ровно столько света и тепла, сколько нужно. Если вдуматься во всё это, то простой взгляд на небо переполняет благодарностью и радостью от причастности к истории Вселенной, к нашей истории всего.
Размещая Бога в небесах, в тотальной невероятности их размеров, мой ум хитро и увёртливо избегает принятия необходимого и неизбежного присутствия Бога в непосредственной близости. А он тут, внутри и снаружи — внутри всего, что я считаю собой, и снаружи, в читателе этого текста. Он здесь, рядом, сверху и снизу, справа и слева, вблизи и вдали — везде.
Иногда моему эго приходит охота сиять. Тогда кажется, что мир вращается вокруг меня. Если меня любят и обожают, то уж все, если ненавидят и презирают, то тоже все. Но приходят Коперник и Уилбер и рушат мою картину мира, выбивая центр всего у меня из-под ног. Тогда моему эго начинает казаться, что оно совершенно теряется, исчезает рядом с величием Вселенной, не нуждающейся в центре. Никакое сравнение себя ни с песчинкой, ни с молекулой, ни с квантом не сопоставимо с реальными масштабами времени и пространства. Уменьшаясь в относительных размерах, моё эго стремительно превращается в ничто, а когда оно полностью растворяется, деление на ноль становится не только возможным, но и очень нужным, даже необходимым, принося с собой ослепительную вспышку бесконечного счастья.
Хранимая уникальным сочетанием законов физики, наша планета четыре миллиарда лет на безопасном расстоянии вращается в пустоте вокруг естественного термоядерного реактора, дающего ровно столько света и тепла, сколько нужно. Если вдуматься во всё это, то простой взгляд на небо переполняет благодарностью и радостью от причастности к истории Вселенной, к нашей истории всего.
Размещая Бога в небесах, в тотальной невероятности их размеров, мой ум хитро и увёртливо избегает принятия необходимого и неизбежного присутствия Бога в непосредственной близости. А он тут, внутри и снаружи — внутри всего, что я считаю собой, и снаружи, в читателе этого текста. Он здесь, рядом, сверху и снизу, справа и слева, вблизи и вдали — везде.
Иногда моему эго приходит охота сиять. Тогда кажется, что мир вращается вокруг меня. Если меня любят и обожают, то уж все, если ненавидят и презирают, то тоже все. Но приходят Коперник и Уилбер и рушат мою картину мира, выбивая центр всего у меня из-под ног. Тогда моему эго начинает казаться, что оно совершенно теряется, исчезает рядом с величием Вселенной, не нуждающейся в центре. Никакое сравнение себя ни с песчинкой, ни с молекулой, ни с квантом не сопоставимо с реальными масштабами времени и пространства. Уменьшаясь в относительных размерах, моё эго стремительно превращается в ничто, а когда оно полностью растворяется, деление на ноль становится не только возможным, но и очень нужным, даже необходимым, принося с собой ослепительную вспышку бесконечного счастья.
ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЁ
Свет от Солнца, от свечи, от лампы должен возникнуть, долететь, упасть, отразиться от, скажем, книги, чтобы я смог получить представление об её существовании рядом со мной. И тогда я говорю или думаю слово — книга, и вот она уже в полной мере присутствует для меня. Книга — это имя для предмета, это слово, которым я разделяю реальность на книгу и не-книгу. Свово, имя объекта — это свет моего сознания, который я бросаю на мир, проводя в нём границы, отличая фигуру от фона, определяя нужное сейчас и уводя в тень временно ненужное.
Мы живём в мире, относительно которого у нас есть иллюзия знания «того» и «этого», будто «то» может существовать без «этого» и наоборот. Будто реальность порвана на куски, каждому из которых есть специальный ярлык — слово, имя. Будто всё не связано со всем и реальность представляет собой не единую ткань с неописуемо красивым узором из узелков и петелек, связанных из любви, единой нерушимой нити.
Но когда я произношу «да святится имя Твоё», в единой ткани реальности исчезают все границы, они за мгновение теряют любой смысл, они озаряются ослепительной вспышкой предельной ясности, одновременно нерушимо пребывая в красоте различий и полностью исчезая в сутевом единстве всего со всем. Свет Одного Имени проливается на всё и вся, потому что оно указывает на себя как на корневую основу мира, на целостную природу полноты Вселенной. Мир ликует, поёт и светится изнутри и снаружи в чистоте несказанного Имени, которое есть само счастье и являет собой шквал первозданной любви.
Есть такая игра, «Будьте как дети». Можно посмотреть на мир так, словно бы вы забыли название предметов. Попробовав поиграть в эту игру, вы увидите, насколько привычным для нас является несчастье разделённости. И получите шанс увидеть, что Царство Божие заслонено от нас тончайшей иллюзией. Стоит всего на нескольких мгновений забыть все имена, чтобы с радостью воссияло никак не произносимое Его Имя.
Нескольких мгновений вечности вам хватит на всю жизнь, чтобы запомнить дорогу за пелену слов. Продолжая пользоваться словами, вы теперь не будете уделять им слишком много значения.
Мы живём в мире, относительно которого у нас есть иллюзия знания «того» и «этого», будто «то» может существовать без «этого» и наоборот. Будто реальность порвана на куски, каждому из которых есть специальный ярлык — слово, имя. Будто всё не связано со всем и реальность представляет собой не единую ткань с неописуемо красивым узором из узелков и петелек, связанных из любви, единой нерушимой нити.
Но когда я произношу «да святится имя Твоё», в единой ткани реальности исчезают все границы, они за мгновение теряют любой смысл, они озаряются ослепительной вспышкой предельной ясности, одновременно нерушимо пребывая в красоте различий и полностью исчезая в сутевом единстве всего со всем. Свет Одного Имени проливается на всё и вся, потому что оно указывает на себя как на корневую основу мира, на целостную природу полноты Вселенной. Мир ликует, поёт и светится изнутри и снаружи в чистоте несказанного Имени, которое есть само счастье и являет собой шквал первозданной любви.
Есть такая игра, «Будьте как дети». Можно посмотреть на мир так, словно бы вы забыли название предметов. Попробовав поиграть в эту игру, вы увидите, насколько привычным для нас является несчастье разделённости. И получите шанс увидеть, что Царство Божие заслонено от нас тончайшей иллюзией. Стоит всего на нескольких мгновений забыть все имена, чтобы с радостью воссияло никак не произносимое Его Имя.
Нескольких мгновений вечности вам хватит на всю жизнь, чтобы запомнить дорогу за пелену слов. Продолжая пользоваться словами, вы теперь не будете уделять им слишком много значения.
ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЁ
Человек ищет материальных суррогатов духовного величия. Но где-то к середине жизни этот подлог уже становится невозможно замаскировать очередным золотым рублём. И тогда становится страшно, потому что нужно сделать шаг туда, где больше нет твёрдой земли.
В чём этот страх? Я боюсь того, что, ровно такой, какой есть, я достоин твоей любви. И боюсь того, что, приняв твою любовь, придётся творить и любить без остатка.
Когда придёт твоё царствие, я пойму это сразу. Ты тут же наведёшь везде свои порядки. И всерьёз кажется, что в твоём царствии сразу станет много чего нельзя. Например, будет нельзя лгать. В первую очередь — себе. Ещё нельзя будет жить так, будто всё своё самое лучшее я сделаю когда-нибудь потом, а не прямо сейчас. Будет невозможно притворяться кем-то другим, более умным, честным, духовным, потребуется опереться на простую правду о собственной уязвимости. Будет невозможно пускать пыль в глаза, будто я разумно принимаю решения и знаю, куда идти, когда веду за собой тех, кого выбрал любить, но вот люблю ли…
Люблю ли… Ещё вчера казалось, что любил. Но ты ловко подцепил за драный край и выбросил на свалку моё самодовольство — и я уже не могу любить как раньше. Для этого ты придумал осень?! Чтобы я не смог пройти мимо?! Ты поджёг каждый куст, каждое дерево, всё пылает огнём! Он испепеляет то, что ещё недавно я продолжал привычно звать любовью. Теперь вижу — есть нечто на порядок более ценное, что можно дать любимым моим, если потрудятся ум и душа.
Есть смутная память о том, что такое уже было раньше. И не один раз. Вызовы, которые я получал от тебя, всегда были потрясающе некстати. Они казались неожиданно страшными, как оживший фильм ужасов для тёплой и мягкой самости, благостно задремавшей внутри слишком комфортного кинотеатра. Не мир принёс ты с собой, но меч. Чтобы пришло твоё царствие и в небе распахнулись твои флаги, должны быть повергнуты флаги другие, флаги с некогда гордыми, но теперь жалкими свастиками старых, алчных Я, МНЕ, МОЁ.
Твоё царствие — это предельная подлинность каждого мгновения жизни. Это когда больше не нужно притворяться брошенным тобой.
В чём этот страх? Я боюсь того, что, ровно такой, какой есть, я достоин твоей любви. И боюсь того, что, приняв твою любовь, придётся творить и любить без остатка.
Когда придёт твоё царствие, я пойму это сразу. Ты тут же наведёшь везде свои порядки. И всерьёз кажется, что в твоём царствии сразу станет много чего нельзя. Например, будет нельзя лгать. В первую очередь — себе. Ещё нельзя будет жить так, будто всё своё самое лучшее я сделаю когда-нибудь потом, а не прямо сейчас. Будет невозможно притворяться кем-то другим, более умным, честным, духовным, потребуется опереться на простую правду о собственной уязвимости. Будет невозможно пускать пыль в глаза, будто я разумно принимаю решения и знаю, куда идти, когда веду за собой тех, кого выбрал любить, но вот люблю ли…
Люблю ли… Ещё вчера казалось, что любил. Но ты ловко подцепил за драный край и выбросил на свалку моё самодовольство — и я уже не могу любить как раньше. Для этого ты придумал осень?! Чтобы я не смог пройти мимо?! Ты поджёг каждый куст, каждое дерево, всё пылает огнём! Он испепеляет то, что ещё недавно я продолжал привычно звать любовью. Теперь вижу — есть нечто на порядок более ценное, что можно дать любимым моим, если потрудятся ум и душа.
Есть смутная память о том, что такое уже было раньше. И не один раз. Вызовы, которые я получал от тебя, всегда были потрясающе некстати. Они казались неожиданно страшными, как оживший фильм ужасов для тёплой и мягкой самости, благостно задремавшей внутри слишком комфортного кинотеатра. Не мир принёс ты с собой, но меч. Чтобы пришло твоё царствие и в небе распахнулись твои флаги, должны быть повергнуты флаги другие, флаги с некогда гордыми, но теперь жалкими свастиками старых, алчных Я, МНЕ, МОЁ.
Твоё царствие — это предельная подлинность каждого мгновения жизни. Это когда больше не нужно притворяться брошенным тобой.
ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ
Если задуматься о природе того, что мы считаем божественным, то всё, что происходило раньше и всё, что происходит прямо сейчас, является Божьей волей во всей прямоте и полноте понимания смысла этих слов. Каждое событие моей и вашей жизни, наполненное болью или радостью, было, есть и будет Божьей волей, нравится нам это или нет. Прямо сейчас Божья воля мне писать этот текст, а вам его читать. Я могу досадовать, гневаться, переживать, расстраиваться, плакать, могу терять чувство связанности с Тобой, могу не понимать и метаться в отчаяньи — и всё это будет Твоей волей, о направлении которой можно смутно догадываться только в одном случае. Если заменить понимание ума на веру души.
Моя старенькая мама в последний год своей жизни всё старалась выразить мне боль своих обид на тех людей, которые не были добры с ней при жизни. Маме так хотелось, чтобы эти люди получили бы справедливое наказание. Выяснилось, что никого из них уже нет в живых. Как мог, я старался успокоить её, просил отпустить этих обидчиков, простить их, не отяжелять нелюбовью свои последние дни. «Не бери на себя Божьей работы, мама, доверься ему, пусть он всё рассудит и сделает как нужно,» — повторял я, потому что мама всё не унималась. Только в последние дни, кажется, что ей стало легче. Если не простила, то хотя бы отпустила. И стала легче.
В состоянии молитвенной сосредоточенности иногда внутреннее и внешнее словно бы меняются местами. То, что привык считать собой, теряет все признаки какой-то особенности и встаёт в один ряд с остальным миром. Сознание предельного субъекта очень похоже на слова из Луки 22:42 — “Не моя воля, но Твоя да будет”. И воля эта — вот она. Сейчас, сейчас, сейчас.
Иногда я думаю, что, возможно, самым ценным навыком, является способность различать два состояния ума и души, давая время от времени предпочтение то одному, то другому. Первое — именно активными действиями я нахожусь в согласии с естественным ходом вещей. Второе — только своим бездействием я нахожусь в согласии с естественным гармоничным ходом вещей.
От-пус-кай. Это мой авторский перевод всем известной “Let it be”. Там ещё есть такая строчка — “Дай дорогу Богу”.
Моя старенькая мама в последний год своей жизни всё старалась выразить мне боль своих обид на тех людей, которые не были добры с ней при жизни. Маме так хотелось, чтобы эти люди получили бы справедливое наказание. Выяснилось, что никого из них уже нет в живых. Как мог, я старался успокоить её, просил отпустить этих обидчиков, простить их, не отяжелять нелюбовью свои последние дни. «Не бери на себя Божьей работы, мама, доверься ему, пусть он всё рассудит и сделает как нужно,» — повторял я, потому что мама всё не унималась. Только в последние дни, кажется, что ей стало легче. Если не простила, то хотя бы отпустила. И стала легче.
В состоянии молитвенной сосредоточенности иногда внутреннее и внешнее словно бы меняются местами. То, что привык считать собой, теряет все признаки какой-то особенности и встаёт в один ряд с остальным миром. Сознание предельного субъекта очень похоже на слова из Луки 22:42 — “Не моя воля, но Твоя да будет”. И воля эта — вот она. Сейчас, сейчас, сейчас.
Иногда я думаю, что, возможно, самым ценным навыком, является способность различать два состояния ума и души, давая время от времени предпочтение то одному, то другому. Первое — именно активными действиями я нахожусь в согласии с естественным ходом вещей. Второе — только своим бездействием я нахожусь в согласии с естественным гармоничным ходом вещей.
От-пус-кай. Это мой авторский перевод всем известной “Let it be”. Там ещё есть такая строчка — “Дай дорогу Богу”.
И НА ЗЕМЛЕ КАК НА НЕБЕ
«Между землёй и небом — война». Между человеком и Богом — стена плача, возведённая из безрассудного результата нашей рассудочной деятельности.
История о первородном грехе похожа на проникновение в тайну, на искушение величием. Вообразите! Только что Эдем был вокруг и внутри, поют безымянные птицы, играют безымянные звери, восхитительно прекрасны в своей чистой первозданности безымянные части наших тел. Раз! С хрустом надкушен плод Древа Познания. Два! Сок брызнул на подбородок. Три! Кисло-сладкий глоток сока и плоти. Четыре! Вспыхивает, рождается Разум Человека! Пять! С таким же хрустом реальность кромсается на полезное то и вредное это, давая имена всему, что теперь вдруг потеряло целостное единство и стало одно отдельно от другого.
Прогнав Бога из рая, мы начали выращивать скот, мы засеяли огромные поля земли. И ещё мы создали условия для вымирания множества видов, к судьбе которых в массе своей испытываем совершеннейшее равнодушие. Сам факт нашего присутствия на планете создаёт ситуации с непропорциональным ростом одних проявлений природного многообразия и смертью, вымиранием других. Но мы — люди, мы не можем отказаться от своей разумности. Мы здесь для того, чтобы научиться жить не за счёт, а вместе с природой. В этом естество взросления цивилизации — познать не только блеск, но и нищету своей рассудочной деятельности, чтобы не стать причиной смерти всего живого на планете.
Возвращение в гармонию с природой происходит в сердечной молитве, в тихой медитации, когда удаётся сделать нечто парадоксальное — усмирить свой ум, сместить его с пьедестала и заметить, что Сознание существенно больше и богаче всего, что привычно для обыденного ума. И возвращаясь из благословенной тишины, я уже больше не могу следовать алчным настройкам по умолчанию.
Первородный грех безрассудной разумности может быть искуплён в пламени святой внутренней инквизиции. Побывав в огне Твоей любви, эго сбрасывает всю слоистую шелуху серьёзности и обретает наконец свою истинную природу игровой социальной маски. Сразу становится ясно, что нам некуда возвращаться, мы никогда не были изгнаны из Рая, он всегда был вокруг и внутри нас.
История о первородном грехе похожа на проникновение в тайну, на искушение величием. Вообразите! Только что Эдем был вокруг и внутри, поют безымянные птицы, играют безымянные звери, восхитительно прекрасны в своей чистой первозданности безымянные части наших тел. Раз! С хрустом надкушен плод Древа Познания. Два! Сок брызнул на подбородок. Три! Кисло-сладкий глоток сока и плоти. Четыре! Вспыхивает, рождается Разум Человека! Пять! С таким же хрустом реальность кромсается на полезное то и вредное это, давая имена всему, что теперь вдруг потеряло целостное единство и стало одно отдельно от другого.
Прогнав Бога из рая, мы начали выращивать скот, мы засеяли огромные поля земли. И ещё мы создали условия для вымирания множества видов, к судьбе которых в массе своей испытываем совершеннейшее равнодушие. Сам факт нашего присутствия на планете создаёт ситуации с непропорциональным ростом одних проявлений природного многообразия и смертью, вымиранием других. Но мы — люди, мы не можем отказаться от своей разумности. Мы здесь для того, чтобы научиться жить не за счёт, а вместе с природой. В этом естество взросления цивилизации — познать не только блеск, но и нищету своей рассудочной деятельности, чтобы не стать причиной смерти всего живого на планете.
Возвращение в гармонию с природой происходит в сердечной молитве, в тихой медитации, когда удаётся сделать нечто парадоксальное — усмирить свой ум, сместить его с пьедестала и заметить, что Сознание существенно больше и богаче всего, что привычно для обыденного ума. И возвращаясь из благословенной тишины, я уже больше не могу следовать алчным настройкам по умолчанию.
Первородный грех безрассудной разумности может быть искуплён в пламени святой внутренней инквизиции. Побывав в огне Твоей любви, эго сбрасывает всю слоистую шелуху серьёзности и обретает наконец свою истинную природу игровой социальной маски. Сразу становится ясно, что нам некуда возвращаться, мы никогда не были изгнаны из Рая, он всегда был вокруг и внутри нас.
ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ
Бывает так, что за свою длинную или короткую жизнь человеку не удаётся найти любовь. Ни к себе, ни к другому человеку, ни к Богу. Тогда внутри начинает гнездиться голод и нарастает холодная пустота, бездна, поглощающая жизненную энергию. Она похожа на чёрную дыру, которая засасывает в себя радость от любых успешных дел, ценных приобретений, новых условий жизни, испуская при этом чувство тревоги. И тогда всего становится мало, человек бросает в жерло этого голода всё больше и больше бодрых, весёлых, ярких событий, но от этого чёрная дыра лишь увеличивается в размерах.
Хотите хлеба? Нет! Мне нужен нежнейший бисквит, пропитанный коньяком, воздушные сливки, произведение кондитерского искусства. Торт “Насущный”. Удар по здоровью для тяжело богатых людей.
Когда малая крошка настоящей духовной пищи оказывается способна за мгновение изжить давнишнюю холодную внутреннюю пустоту, это выглядит и воспринимается как настоящее чудо.
Удивительно, как мудро устроена жизнь. В любой момент можно протянуть руку и зачерпнуть полную горсть живительной веры буквально из пустоты. Например, всегда можно найти в себе чувство благодарности за самое малое из того, что позволяет жить прямо сейчас. Это простое чувство с лёгкостью и с гарантией зажигает в человеке тёплый источник внутренней достаточности. Будь у человека все блага мира, но благодарности нет — он несчастен, неустойчив и ему не за что укрепиться внутри себя. Но если есть только кусочек хлеба, а сердце исполнено благодарности — и на это можно опереться и выбраться из любых проблем, казавшихся непосильными.
Целостность, внутренняя наполненность даётся через ежедневную практику, являясь результатом постоянной работой ума и души. Вера — это поиск и утверждение неочевидного, но тонкого, живого, настоящего, единственно ценного. Вера — это труд, имеющий место в отношениях между Богом и человеком. Она держит деликатную связь между осевой сутью моей маленькой самости и вселенской предельной самостью, любящим свидетелем и соавтором рождения и всей жизни галактик, звёзд, планет и цивилизаций.
Хотите хлеба? Нет! Мне нужен нежнейший бисквит, пропитанный коньяком, воздушные сливки, произведение кондитерского искусства. Торт “Насущный”. Удар по здоровью для тяжело богатых людей.
Когда малая крошка настоящей духовной пищи оказывается способна за мгновение изжить давнишнюю холодную внутреннюю пустоту, это выглядит и воспринимается как настоящее чудо.
Удивительно, как мудро устроена жизнь. В любой момент можно протянуть руку и зачерпнуть полную горсть живительной веры буквально из пустоты. Например, всегда можно найти в себе чувство благодарности за самое малое из того, что позволяет жить прямо сейчас. Это простое чувство с лёгкостью и с гарантией зажигает в человеке тёплый источник внутренней достаточности. Будь у человека все блага мира, но благодарности нет — он несчастен, неустойчив и ему не за что укрепиться внутри себя. Но если есть только кусочек хлеба, а сердце исполнено благодарности — и на это можно опереться и выбраться из любых проблем, казавшихся непосильными.
Целостность, внутренняя наполненность даётся через ежедневную практику, являясь результатом постоянной работой ума и души. Вера — это поиск и утверждение неочевидного, но тонкого, живого, настоящего, единственно ценного. Вера — это труд, имеющий место в отношениях между Богом и человеком. Она держит деликатную связь между осевой сутью моей маленькой самости и вселенской предельной самостью, любящим свидетелем и соавтором рождения и всей жизни галактик, звёзд, планет и цивилизаций.
ДАЙ НАМ НА СЕЙ ДЕНЬ
У меня есть то, что есть. Особым хлебом питает мою душу чувство благодарности за простой факт моего присутствия здесь. Сей день, сегодня, сейчас — это единственно настоящее время, которое есть у меня. Дело, которым заняты мои помыслы, это единственное, что стоит брать за реальность. Тогда, выбирая любить своё дело, концентрируясь на нём, я счастлив, буквально «сейчастлив», потому что счастье никогда не бывает в прошлом или в будущем — оно сейчас или никогда.
Несчастье, оно же несейчастье, мгновенно наступает на всех фронтах, если начать сравнивать себя настоящего с собой ненастощим, т.е. с другими людьми или с собой прошлым или будущим. Никто другой, будучи в моих обстоятельствах, не совершил бы ничего лучше или хуже меня. То, что я склонен иногда считать своими ошибками, создавало для меня живительную напряжённость, которая становилась во мне шансом к новому способу для меня быть мной.
Не сравнивайте, да несравненны будете. Перестав сравнивать себя с другими, свою семью с другими семьями, свой бизнес с другими бизнесами, я ничему и никому не позволяю обесценивать жизнь. Отказавшись от привычки ущербного обесценивания, полностью очистившись от навязанных извне критериев качества жизни, можно с удивлением наблюдать, как то, что дано на сей день, начинает быть полностью, сполна замечательным, что хочется благодарить это мгновение со всеми его несравненными, бесподобными деталями внутри и снаружи.
В молитве, когда каждое слово дорогого стоит, время течёт очень медленно. Иногда кажется, что секундная пауза тишины между фразами становится самостоятельным словом, густым и плотным молчанием, идущим сквозь тебя. Пройти через такую тишину к следующей фразе можно только став чище, легче, тише, прозрачнее. И тут становится заметно, что вот это самое мгновение… никогда не наступало… у него нет начала точно так же, как и нет конца… Неожиданно суть вечности, которая казалась раньше неимоверно огромной, сходится до крохотного текущего мгновения, настолько исчезающе малого, что полностью потеряло свои границы. Это настоящее сейчастье, полностью присущее самому факту вашего существования.
Несчастье, оно же несейчастье, мгновенно наступает на всех фронтах, если начать сравнивать себя настоящего с собой ненастощим, т.е. с другими людьми или с собой прошлым или будущим. Никто другой, будучи в моих обстоятельствах, не совершил бы ничего лучше или хуже меня. То, что я склонен иногда считать своими ошибками, создавало для меня живительную напряжённость, которая становилась во мне шансом к новому способу для меня быть мной.
Не сравнивайте, да несравненны будете. Перестав сравнивать себя с другими, свою семью с другими семьями, свой бизнес с другими бизнесами, я ничему и никому не позволяю обесценивать жизнь. Отказавшись от привычки ущербного обесценивания, полностью очистившись от навязанных извне критериев качества жизни, можно с удивлением наблюдать, как то, что дано на сей день, начинает быть полностью, сполна замечательным, что хочется благодарить это мгновение со всеми его несравненными, бесподобными деталями внутри и снаружи.
В молитве, когда каждое слово дорогого стоит, время течёт очень медленно. Иногда кажется, что секундная пауза тишины между фразами становится самостоятельным словом, густым и плотным молчанием, идущим сквозь тебя. Пройти через такую тишину к следующей фразе можно только став чище, легче, тише, прозрачнее. И тут становится заметно, что вот это самое мгновение… никогда не наступало… у него нет начала точно так же, как и нет конца… Неожиданно суть вечности, которая казалась раньше неимоверно огромной, сходится до крохотного текущего мгновения, настолько исчезающе малого, что полностью потеряло свои границы. Это настоящее сейчастье, полностью присущее самому факту вашего существования.
И ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАШИ
1992 год. Мне 20 лет. На радость моей маме я ношу крестик. Это было так ново для меня и для нашей страны — можно говорить и думать о Боге. И много чего можно! Например — читать, везде стало много книг, которые ещё недавно были в дефиците. Я еду с дачи домой и читаю. В автобус я вошёл верующим, через час я был атеистом. До сих пор помню это потрясающее чувство свободы и лёгкости словно бы от спавших рабских оков! Никто за мной не наблюдает! Никто не оценивает мои мысли и поступки! Я ни в чём не виноват!
Это был Фрейд и его «Будущее одной иллюзии». Этой книге удалось донести до меня мысль о том, что всё, что я считал «Богом», было лишь моей собственной проекцией родительских установок. Помню это упоительное чувство — мой разум вырвался на свободу уже теперь не только из коммунистических границ, но и из религиозных!
С тех словно было пор прожито много жизней. Мне очень повезло с людьми, книгами, фильмами, стихами и музыкой, которые, тепло коснувшись меня, стали жить рядом со мной. Любовь, возникшая между нами, подарила мне несколько бесконечных мгновений. И я понял, что не всё так просто. Спасибо Фрейду за то, что для меня он снял с Бога одну из его распространённых масок — иллюзию вечного долга. Тем самым обнажилась суть и возник шанс открыться Любви, о которой у Фрейда писать никогда не получалось.
Долг возникает там, где нет любви. Мне в голову не придёт назвать долгом делать то, что я действительно люблю. Вот если не люблю, если заставляю себя, тогда да — должен. Эти темы исключают друг друга. Долгом называют то, что не хотят или пока не умеют любить. Внушённые долги имеет смысл сбрасывать, а нечто важное, что действительно ценно — научиться любить.
Раньше моему «Богу» всё было что-то от меня нужно, он гневался, осуждал меня и требовал подчинения. Я поместил на небо Родителя, чтобы ещё немного побыть ребёнком. Но ты так любил меня, что я повзрослел. И увидел, как ты радуешься, когда я действую из свободы и любви, а не по обязанности и принуждению. Превращать всякое тревожное напряжение долга в ясное и лёгкое движение любви — вот образ жизни, которым я выбираю служить тебе.
Это был Фрейд и его «Будущее одной иллюзии». Этой книге удалось донести до меня мысль о том, что всё, что я считал «Богом», было лишь моей собственной проекцией родительских установок. Помню это упоительное чувство — мой разум вырвался на свободу уже теперь не только из коммунистических границ, но и из религиозных!
С тех словно было пор прожито много жизней. Мне очень повезло с людьми, книгами, фильмами, стихами и музыкой, которые, тепло коснувшись меня, стали жить рядом со мной. Любовь, возникшая между нами, подарила мне несколько бесконечных мгновений. И я понял, что не всё так просто. Спасибо Фрейду за то, что для меня он снял с Бога одну из его распространённых масок — иллюзию вечного долга. Тем самым обнажилась суть и возник шанс открыться Любви, о которой у Фрейда писать никогда не получалось.
Долг возникает там, где нет любви. Мне в голову не придёт назвать долгом делать то, что я действительно люблю. Вот если не люблю, если заставляю себя, тогда да — должен. Эти темы исключают друг друга. Долгом называют то, что не хотят или пока не умеют любить. Внушённые долги имеет смысл сбрасывать, а нечто важное, что действительно ценно — научиться любить.
Раньше моему «Богу» всё было что-то от меня нужно, он гневался, осуждал меня и требовал подчинения. Я поместил на небо Родителя, чтобы ещё немного побыть ребёнком. Но ты так любил меня, что я повзрослел. И увидел, как ты радуешься, когда я действую из свободы и любви, а не по обязанности и принуждению. Превращать всякое тревожное напряжение долга в ясное и лёгкое движение любви — вот образ жизни, которым я выбираю служить тебе.
КАК И МЫ ОСТАВЛЯЕМ ДОЛЖНИКАМ НАШИМ
Мне повезло с руководителем на моей первой работе. Однажды я накосячил и он повысил на меня голос, поддавшись суете сумасшедшего дня из череды девяностых лет. Я посчитал это несоразмерным моей ошибке и насупился. Он заметил это и сказал: «Иногда полезно думать о себе, что ты дурак. Я вот точно дурак». Во мне тогда ещё сидел розовый вирус позитивной психологии, я совсем недавно «поверил в себя». Последовала попытка оспорить его слова — нельзя так думать о себе.
Он выслушал меня, сделал паузу и сказал: «Это всё понятно. Я не думаю плохо о себе и тебе не советую. Но я знаю, что иногда принимаю плохие решения. Моя жизнь была похожа на ад, когда я считал себя безупречным. Всё начало налаживаться, когда я понял, что бываю полным дураком и стал внимательнее относиться к тому, что, как и почему происходит у меня в голове. Ты тоже совершил ошибку, ты принял неверное решение. Это нормально, не нужно оправдываться и защищаться. Просто увидь — ты не идеален, никогда не был и не будешь. На эту правду можно с достоинством опереться и становиться каждый день умнее, не отказываясь от разбора ошибок. Нельзя опереться на ложь о том, что всегда прав. Именно тогда я буду настоящим дураком, каких много».
Человеческая разумность сильно преувеличена. Нам нравится думать о себе, как о разумных существах, но всякий, кто практиковал медитацию, по опыту знает, как непросто бывает усмирить бурление мыслей и образов, направить своё внимание в желаемое русло. Ум часто если не всегда обслуживает потребности тела, горячие эмоции и бессознательные мотивы. Мы не столько мыслим, сколько ра-ци-о-на-ли-зи-ру-ем импульсы, пришедшие изнутри, оправдываем, ищем и находим причины сделать то, что хо-чет-ся.
Незлобливо принятое несовершенство задаёт во мне вектор к чему-то очень доброму. И ещё это делает меня великодушным к другим людям. Меня больше не беспокоит непонимание между нами, я вижу, как непросто его достичь. Это нормально, когда тебя не поняли. Принятие того, что непонимание — норма, а понимание — чудо, неожиданно делает согласие между нами более вероятным.
Потому что теперь я забочусь о нём.
Он выслушал меня, сделал паузу и сказал: «Это всё понятно. Я не думаю плохо о себе и тебе не советую. Но я знаю, что иногда принимаю плохие решения. Моя жизнь была похожа на ад, когда я считал себя безупречным. Всё начало налаживаться, когда я понял, что бываю полным дураком и стал внимательнее относиться к тому, что, как и почему происходит у меня в голове. Ты тоже совершил ошибку, ты принял неверное решение. Это нормально, не нужно оправдываться и защищаться. Просто увидь — ты не идеален, никогда не был и не будешь. На эту правду можно с достоинством опереться и становиться каждый день умнее, не отказываясь от разбора ошибок. Нельзя опереться на ложь о том, что всегда прав. Именно тогда я буду настоящим дураком, каких много».
Человеческая разумность сильно преувеличена. Нам нравится думать о себе, как о разумных существах, но всякий, кто практиковал медитацию, по опыту знает, как непросто бывает усмирить бурление мыслей и образов, направить своё внимание в желаемое русло. Ум часто если не всегда обслуживает потребности тела, горячие эмоции и бессознательные мотивы. Мы не столько мыслим, сколько ра-ци-о-на-ли-зи-ру-ем импульсы, пришедшие изнутри, оправдываем, ищем и находим причины сделать то, что хо-чет-ся.
Незлобливо принятое несовершенство задаёт во мне вектор к чему-то очень доброму. И ещё это делает меня великодушным к другим людям. Меня больше не беспокоит непонимание между нами, я вижу, как непросто его достичь. Это нормально, когда тебя не поняли. Принятие того, что непонимание — норма, а понимание — чудо, неожиданно делает согласие между нами более вероятным.
Потому что теперь я забочусь о нём.
И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ
«Анатолий! Приезжает просветлённый мастер &@<#%=>! Он всегда улыбается и ходит сквозь стены! Ты идёшь?»
Нет.
Я с осторожностью отношусь к ожиданию экстатических состояний при духовной практике. С сомнением я отношусь к ожиданию сверхспособностей в качестве её результата.
Но.
Непростая дорога ясного ума и любящего сердца вызывает у меня искреннее уважение. И я был свидетелем событий, вероятность которых ничтожна, но которые случились и потрясли меня до глубины души.
Это тонкий момент.
Вы начинаете ощущать радость от автомобиля, когда новенькая прокладка между рулём и сиденьем таки уже притёрлась и больше не мешает вождению. В потоке, в восторге творчества, в оргазме любви — у человека начисто отсутствует «я». В это время сознание слито с тем, что осознаётся, границы между «мной» и «не мной» попросту нет. Попытка зафиксировать это состояние, присвоить его, поймать счастье за хвост — всё обламывает. И уже руки вцепились в руль, нога жмёт то на газ, то на тормоз, машина дёргается и вас объезжают, сигналя, другие водители.
Ваше «Я» никогда не обретёт, не завладеет просветлением как ещё одним статусом вселенской крутоты. «Я» не может быть просветлено. Представление о своей обособленности как раз и является препятствием к тому, чтобы заметить, что здесь нет ничего другого, кроме всегда уже ясного сознания. Никакое просветление обрести нельзя, забудьте. Но оно может обрести то, что вы считаете собой.
Человеческая я-концепция поначалу нарцистична. Это со временем может стать проблемой, которую приходится решать. При взрослении эго созревает и может быть переосмыслено, трансцендировано. Природа того, что мы зовём сознанием, неизмеримо богаче, чем т.н. «моё сознание».
Что касается сверхспособностей… Когда эгоцентричная самость эволюционирует к мироцентричной, начинают происходить любопытные вещи. Мир живой, он любит играть, и иногда он выписывает такие чудесные коленца, что локальный ум не в силах объяснить происходящее и даёт сбой. К этому невозможно привыкнуть. Маленькое эго стремится к титаническому могуществу, оно хочет стать Богом и творить чудеса.
А настоящее чудо — это про любовь.
Нет.
Я с осторожностью отношусь к ожиданию экстатических состояний при духовной практике. С сомнением я отношусь к ожиданию сверхспособностей в качестве её результата.
Но.
Непростая дорога ясного ума и любящего сердца вызывает у меня искреннее уважение. И я был свидетелем событий, вероятность которых ничтожна, но которые случились и потрясли меня до глубины души.
Это тонкий момент.
Вы начинаете ощущать радость от автомобиля, когда новенькая прокладка между рулём и сиденьем таки уже притёрлась и больше не мешает вождению. В потоке, в восторге творчества, в оргазме любви — у человека начисто отсутствует «я». В это время сознание слито с тем, что осознаётся, границы между «мной» и «не мной» попросту нет. Попытка зафиксировать это состояние, присвоить его, поймать счастье за хвост — всё обламывает. И уже руки вцепились в руль, нога жмёт то на газ, то на тормоз, машина дёргается и вас объезжают, сигналя, другие водители.
Ваше «Я» никогда не обретёт, не завладеет просветлением как ещё одним статусом вселенской крутоты. «Я» не может быть просветлено. Представление о своей обособленности как раз и является препятствием к тому, чтобы заметить, что здесь нет ничего другого, кроме всегда уже ясного сознания. Никакое просветление обрести нельзя, забудьте. Но оно может обрести то, что вы считаете собой.
Человеческая я-концепция поначалу нарцистична. Это со временем может стать проблемой, которую приходится решать. При взрослении эго созревает и может быть переосмыслено, трансцендировано. Природа того, что мы зовём сознанием, неизмеримо богаче, чем т.н. «моё сознание».
Что касается сверхспособностей… Когда эгоцентричная самость эволюционирует к мироцентричной, начинают происходить любопытные вещи. Мир живой, он любит играть, и иногда он выписывает такие чудесные коленца, что локальный ум не в силах объяснить происходящее и даёт сбой. К этому невозможно привыкнуть. Маленькое эго стремится к титаническому могуществу, оно хочет стать Богом и творить чудеса.
А настоящее чудо — это про любовь.
НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО
Сказано, что человек создан по Божьему образу и подобию. Из этих слов иногда делают вывод о внешности Бога. Но за буквальностью понимания можно увидеть значимую глубину. Человека с Богом роднит потребность создавать своей жизнью нечто новое. Человек и Бог по своей природе — созидатели.
Четырнадцать миллиардов лет продолжается сотворение мира. Невыразимое многообразие всего возникает по воле любящего Творца, дела которого для нас во многом непостижимы. Жизнь человека — это возможность пройти, не поднимая глаз, по краешку вселенской судьбы, оставляя лёгкие следы от результатов работы наших ясных умов и любящих сердец. Или от результатов отказа от такой работы. Мы искренне радуемся, когда делаем что-то новое, когда улучшаем качество своей или чьей-то жизни, когда понимаем и видим то, что не было доступно раньше, когда под нашими — человека и Создателя — руками отступает стена неизвестного будущего, обнажая красоту и величие Творения.
Мы подлинно живы, когда любим и творим. И мы разрушаемся, когда выбираем лукавство.
Любить и творить трудно. Всегда есть шанс увильнуть, не искать понимания, отказаться от поиска общих решений и рубануть с плеча. Разрушать — не строить. Убивать — не рожать. Лукавый соблазн для человека — не идти в настоящую любовь. Выбор любить потребует от тебя измениться, что-то переосмыслить, пересоздать. Пока ты жив, Бог продолжает лепить тебя из глины пространства и времени. По праву свободной воли ты можешь выйти на свет или спрятаться во тьме. Лукавство в том, что второе кажется проще, но на этом пути вместо живого образа и подобия возникает временно удобное безобразие.
Как же всё в сущности мудро устроено! Да пожалуйста, не твори, не люби, не заботься, разрушай, кради, убивай. Что-то лукавое внутри всегда готово бросить тебе горсть кайфовых серебрянников в оправдание выбранной низости. Но тогда ты проведёшь жизнь в мучительном бессмыслии, и глядя на небо, будешь чувствовать тоску по подлинной высоте своего духа и мечтать вернуться на путь своей истинной природы — образа и подобия любящего Творца.
Четырнадцать миллиардов лет продолжается сотворение мира. Невыразимое многообразие всего возникает по воле любящего Творца, дела которого для нас во многом непостижимы. Жизнь человека — это возможность пройти, не поднимая глаз, по краешку вселенской судьбы, оставляя лёгкие следы от результатов работы наших ясных умов и любящих сердец. Или от результатов отказа от такой работы. Мы искренне радуемся, когда делаем что-то новое, когда улучшаем качество своей или чьей-то жизни, когда понимаем и видим то, что не было доступно раньше, когда под нашими — человека и Создателя — руками отступает стена неизвестного будущего, обнажая красоту и величие Творения.
Мы подлинно живы, когда любим и творим. И мы разрушаемся, когда выбираем лукавство.
Любить и творить трудно. Всегда есть шанс увильнуть, не искать понимания, отказаться от поиска общих решений и рубануть с плеча. Разрушать — не строить. Убивать — не рожать. Лукавый соблазн для человека — не идти в настоящую любовь. Выбор любить потребует от тебя измениться, что-то переосмыслить, пересоздать. Пока ты жив, Бог продолжает лепить тебя из глины пространства и времени. По праву свободной воли ты можешь выйти на свет или спрятаться во тьме. Лукавство в том, что второе кажется проще, но на этом пути вместо живого образа и подобия возникает временно удобное безобразие.
Как же всё в сущности мудро устроено! Да пожалуйста, не твори, не люби, не заботься, разрушай, кради, убивай. Что-то лукавое внутри всегда готово бросить тебе горсть кайфовых серебрянников в оправдание выбранной низости. Но тогда ты проведёшь жизнь в мучительном бессмыслии, и глядя на небо, будешь чувствовать тоску по подлинной высоте своего духа и мечтать вернуться на путь своей истинной природы — образа и подобия любящего Творца.
ИБО ТВОЁ ЕСТЬ ЦАРСТВИЕ
Я сдаюсь и отпускаю всякий контроль над этим текстом. Буквы смотрят на меня с клавиатуры, выстроившись в стройные ряды, готовые стать любым сочетанием. Смиренно жду, когда сквозь вроде бы лишённые смысла строки начнёт проступать сначала удивление, а потом наслаждение от живых, наполненных смыслов, которые я выпью до дна. К этому невозможно привыкнуть, я прошу только одного — доверия, тишины и прозрачности.
Я так много берёт на себя. Я кажется, что от него зависит буквально всё. Я поспешно присваивает себе победы. Я нелепо казнит себя за неудачи. Я трогательно мучается в сомнениях о правильности сделанных выборов. Я смешно восторгается от аплодисментов других людей в свой адрес. Я с тревогой предлагает сосчитать сколько раз уже написал себя с большой буквы. Но Я начинает о чём-то догадываться. Я смотрит на себя и поначалу пугается тому, как растворяются его границы. Но в последнее мгновение Я вспоминает свою суть и блаженно улыбается, став исполненным любовью ничейным всем.
Так вот оно какое, Царство, не нуждающееся в границах! Вдох и выдох. Живое, дышащее, мыслящее, чувствующее, пишущее, читающее пространство и время. Всякое мгновение-причина безраздельно властвует над мгновением-следствием. Но какой смысл существовать причине без следствия? До и После — это имена двух влюблённых. Смотрите, они танцуют! И непонятно кто из них ведёт. Из эротичного танго обожающих друг друга мгновений прямо сейчас рождается всё и вся.
Так тобою управляется сиятельное Царство, не нуждающееся в управлении в силу своего совершенства.
Сказано «там где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них». Выбирая время для молитвы, мы останавливаемся, сдаёмся и отпускаем, чтоб собраться во имя несказанно тихого присутствия. Различающая, контрастная работа ума прекращается, а значит между нами больше нет расстояний, разногласий и границ. Всё, что раньше было моим и твоим, теперь безраздельно и целостно едино. А посреди нас, между нами, встаёт твоё Царство, золотой город с прозрачными воротами.
Кроме тебя здесь никого нет. Ты и твоё Царствие.
Я так много берёт на себя. Я кажется, что от него зависит буквально всё. Я поспешно присваивает себе победы. Я нелепо казнит себя за неудачи. Я трогательно мучается в сомнениях о правильности сделанных выборов. Я смешно восторгается от аплодисментов других людей в свой адрес. Я с тревогой предлагает сосчитать сколько раз уже написал себя с большой буквы. Но Я начинает о чём-то догадываться. Я смотрит на себя и поначалу пугается тому, как растворяются его границы. Но в последнее мгновение Я вспоминает свою суть и блаженно улыбается, став исполненным любовью ничейным всем.
Так вот оно какое, Царство, не нуждающееся в границах! Вдох и выдох. Живое, дышащее, мыслящее, чувствующее, пишущее, читающее пространство и время. Всякое мгновение-причина безраздельно властвует над мгновением-следствием. Но какой смысл существовать причине без следствия? До и После — это имена двух влюблённых. Смотрите, они танцуют! И непонятно кто из них ведёт. Из эротичного танго обожающих друг друга мгновений прямо сейчас рождается всё и вся.
Так тобою управляется сиятельное Царство, не нуждающееся в управлении в силу своего совершенства.
Сказано «там где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них». Выбирая время для молитвы, мы останавливаемся, сдаёмся и отпускаем, чтоб собраться во имя несказанно тихого присутствия. Различающая, контрастная работа ума прекращается, а значит между нами больше нет расстояний, разногласий и границ. Всё, что раньше было моим и твоим, теперь безраздельно и целостно едино. А посреди нас, между нами, встаёт твоё Царство, золотой город с прозрачными воротами.
Кроме тебя здесь никого нет. Ты и твоё Царствие.
И СИЛА, И СЛАВА ВОВЕКИ
Когда приходит пора торжества безумной несправедливости, безобразной войны, бессмысленной жестокости становится очень трудно двигаться дальше. В попытке справиться с внешним злом во мне под маской праведности поднимаются гнев и желание расправы. А бывает и так, что под маской разумности приходит тупое равнодушное бессилие.
Но всё меняется, если я выбираю верить тебе, даже не понимая деталей величия твоего замысла. Я вспоминаю, что время не ходит по кругу, я видел, что время имеет направление, что каждое мгновение не зря, каким бы неприглядным оно ни казалось. Я с благодарностью восстанавливаю когда-то данный тобой образ неумолимого времени, несущего нас к новым зрелым формам человечности. И да, иногда это происходит через болезненное переосмысление и оздоровление старых способов человека быть человеком.
Вспомнив это, я способен ритмом своего дыхания разжечь искру надежды, данную мне по факту моего рождения. Оглядываясь назад, я вижу, когда своим безверием я создавал на твоём месте пустоту, которую мгновенно заполнял ад. Но ничего не понимая умом и выбирая верить душой, мучительно сомневаясь, но доверяя тебе, я делаю шаг в никуда и неожиданно обнаруживаю под собой опору.
Тогда чистая ясная радость подхватывает меня, потому что я знаю: Бог победит! Это происходит здесь уже почти четырнадцать миллиардов лет и нет оснований предполагать иное. Ты взбунтовал природу скучной пустоты, чтобы из её плодородия родилась Вселенная, дающая немыслимое многообразие форм материи и духа. Ты сталкиваешь атомы, планеты и галактики, сталкиваешь людей и их взгляды на мир, чтобы разрушить то, что может и поэтому должно быть разрушено. И ты же способен долго поддерживать необычайно хрупкое равновесие, создавая среду для возникновения и жизни тончайших проявлений твоего творчества.
Бог победит! Лучшее, что может случиться в моей жизни — когда мы действуем вместе, когда Бог побеждает мною, а я — им. Я могу заблуждаться, могу метаться и прятаться, придавленный горем, но с неизбежностью мы с тобой поднимаемся и встаём со смелой решимостью, обретая силы найти решение для всякой сложной и поэтому красивой задачи.
Но всё меняется, если я выбираю верить тебе, даже не понимая деталей величия твоего замысла. Я вспоминаю, что время не ходит по кругу, я видел, что время имеет направление, что каждое мгновение не зря, каким бы неприглядным оно ни казалось. Я с благодарностью восстанавливаю когда-то данный тобой образ неумолимого времени, несущего нас к новым зрелым формам человечности. И да, иногда это происходит через болезненное переосмысление и оздоровление старых способов человека быть человеком.
Вспомнив это, я способен ритмом своего дыхания разжечь искру надежды, данную мне по факту моего рождения. Оглядываясь назад, я вижу, когда своим безверием я создавал на твоём месте пустоту, которую мгновенно заполнял ад. Но ничего не понимая умом и выбирая верить душой, мучительно сомневаясь, но доверяя тебе, я делаю шаг в никуда и неожиданно обнаруживаю под собой опору.
Тогда чистая ясная радость подхватывает меня, потому что я знаю: Бог победит! Это происходит здесь уже почти четырнадцать миллиардов лет и нет оснований предполагать иное. Ты взбунтовал природу скучной пустоты, чтобы из её плодородия родилась Вселенная, дающая немыслимое многообразие форм материи и духа. Ты сталкиваешь атомы, планеты и галактики, сталкиваешь людей и их взгляды на мир, чтобы разрушить то, что может и поэтому должно быть разрушено. И ты же способен долго поддерживать необычайно хрупкое равновесие, создавая среду для возникновения и жизни тончайших проявлений твоего творчества.
Бог победит! Лучшее, что может случиться в моей жизни — когда мы действуем вместе, когда Бог побеждает мною, а я — им. Я могу заблуждаться, могу метаться и прятаться, придавленный горем, но с неизбежностью мы с тобой поднимаемся и встаём со смелой решимостью, обретая силы найти решение для всякой сложной и поэтому красивой задачи.
АМИНЬ
Я начал записывать эти тексты почти год назад. И вот я перечитываю их, глажу пальцами с любовью написанные строки, и они послушно движутся вверх или вниз по моему желанию. Я чувствую, как во мне воскресают обстоятельства, сопровождавшие рождение этих слов. И одновременно становятся заметны новые грани, о которых, как теперь кажется, стоило бы упомянуть, которые удаётся увидеть именно потому, что я долго пропитывался тонкими молитвенными смыслами и настраивал восприятие на их особые лады.
Словно бы я вошёл в медленную реку. Касания омывающих потоков воды стараются создать у меня чувство текущей реальности, похожее на правду настоящего мгновения. Я вижу, как эти касания состоят из образов и мыслей, родившихся выше по течению. Но я уже не тот, кто когда-то сотворил и отпустил их, в этом тоже есть своя правда. Проводя раскрытой ладонью против потока старых смыслов, я ощущаю лёгкое сопротивление и улыбаюсь, благодаря за подсказку.
Я отталкиваюсь ногой ото дна, словно бы прощаясь с последней твердыней и ложусь на воду, чтобы стать частью реки времени и пространства. Отпускаю всё сказанное и сделанное вольно течь. Именно так смыслы, коснувшиеся меня, смогут коснутся и вас. Что-то из них сохранится, сумеет создать внутри ваших умов и сердец что-то похожее на то, чем жил я, проживая заново слова древней молитвы. Но что-то и изменится до неузнаваемости, соприкоснувшись с движениями реки, несущей ваше имя.
Слово «Аминь» происходит от древне-греческого слова ἀμήν («воистину») и от древне-еврейского אמן («да будет так»). Этим словом часто заканчиваются слова христианских, иудейских и мусульманских молитв, особых слов, обращённых к тому, кого в разных традициях мы зовём Богом. Видимо, когда нам всё-таки удаётся расслышать твои слова, мы с нежным трепетом стремимся их сохранить, но одновременно мы с неизбежностью всегда что-то меняем, преломляем через себя, потому что призмы нашего восприятия неисповедимы точно так же, как и твои пути.
Нет никаких оснований предполагать, что в этом нет твоей воли. Возможно, именно так ты продолжаешь творить мир. Думаю, ты бываешь удивлён свободой наших вольностей.
Да будет так.
Словно бы я вошёл в медленную реку. Касания омывающих потоков воды стараются создать у меня чувство текущей реальности, похожее на правду настоящего мгновения. Я вижу, как эти касания состоят из образов и мыслей, родившихся выше по течению. Но я уже не тот, кто когда-то сотворил и отпустил их, в этом тоже есть своя правда. Проводя раскрытой ладонью против потока старых смыслов, я ощущаю лёгкое сопротивление и улыбаюсь, благодаря за подсказку.
Я отталкиваюсь ногой ото дна, словно бы прощаясь с последней твердыней и ложусь на воду, чтобы стать частью реки времени и пространства. Отпускаю всё сказанное и сделанное вольно течь. Именно так смыслы, коснувшиеся меня, смогут коснутся и вас. Что-то из них сохранится, сумеет создать внутри ваших умов и сердец что-то похожее на то, чем жил я, проживая заново слова древней молитвы. Но что-то и изменится до неузнаваемости, соприкоснувшись с движениями реки, несущей ваше имя.
Слово «Аминь» происходит от древне-греческого слова ἀμήν («воистину») и от древне-еврейского אמן («да будет так»). Этим словом часто заканчиваются слова христианских, иудейских и мусульманских молитв, особых слов, обращённых к тому, кого в разных традициях мы зовём Богом. Видимо, когда нам всё-таки удаётся расслышать твои слова, мы с нежным трепетом стремимся их сохранить, но одновременно мы с неизбежностью всегда что-то меняем, преломляем через себя, потому что призмы нашего восприятия неисповедимы точно так же, как и твои пути.
Нет никаких оснований предполагать, что в этом нет твоей воли. Возможно, именно так ты продолжаешь творить мир. Думаю, ты бываешь удивлён свободой наших вольностей.
Да будет так.
